Мой папа рассказывает мне, что, когда я родилась, я орала изо всех сил на всю палату в больнице в Хан-Юнисе.
Это был апрель 2003 года, и он вез мою маму из нашего дома в Рафахе в Хан-Юнис в 2 часа ночи, когда солдаты оккупационной армии открыли беспорядочную стрельбу возле больницы. Они забирались на крыши и стреляли, чтобы запугать нас.
Но мой плач на всю больницу был громче, чем звук автоматных очередей.
В 2005-м, когда мне было 2 года, Ариэль Шарон вывел войска из Газы, и вскоре мы все оказались под удушающей блокадой.
Мои родители отмечают, что я росла и развивалась быстрее своих ровесников, поэтому они отправили меня в школу на год раньше.
Мне было 5 лет, когда я впервые пошла в школу, и там я услышала звуки израильской бомбардировки. Мы сидели за нашими классными партами, и вдруг учительница стала кричать: «Домой! Домой!». Помню свое смятение, когда мы все бросились к автобусам, а в глазах людей был ужас.
Один школьник, молодой мальчик, упал на лестницу, истекая кровью.
Это была зима 2008-го, и я помню тот ужас, который чувствовала всякий раз, как от израильских бомб сотрясался наш дом. Мы жили на четвертом этаже, и вспышки от взрывов освещали наши комнаты.
Днем мы смеялись и играли, как и все дети. Но ночью все менялось: становилось страшно. Вся семья начала спать в подвале. Логика была такова: если мы погибнем, то погибнем все вместе. Никто из нас не будет оплакивать остальных.
Я выжила во время израильских нашествий в 2012-м, 2014-м, 2018-м, 2021-м и 2022-м. Пока я выжила и в том геноциде, который идет с 2023 года.
Все это ощущается как кошмар. Нереальный.
Наш последний оливковый урожай
В октябре 2023-го, более года назад, Израиль полностью перерезал нам электричество и Интернет. Я взяла папины старые русские книги по медицине и пыталась учить русский, чтобы скоротать время – занять себя чем-то, пока мы снова не пойдем в школу.
Тогда я еще предполагала, что мы вновь пойдем в школу.
Мои дедушки и бабушки – не беженцы, перебравшиеся в Газу в ходе Накбы. И мой дед, и родители мамы изначально родом из Рафаха.
Мы владельцы этой земли. Сеидо Хамед, мой дедушка, жил поблизости от Филадельфийского коридора на границе с Египтом. У него были большие апельсиновые сады, и во время каждого урожая мы развозили апельсины по всему району.
Это были те самые сады, которые израильская армия сожгла, когда они впервые вторглись в городе в мае 2024-го.
Джеддо Марзук, другой мой дедушка, был известным торговцем. Он рассказывал десятки историй про те времена, когда он ездил по Палестине – в частности, в Яффу – свободно. Он любил этим похвастаться. Мы унаследовали эти истории и также тоскуем по той Палестине, которую он видел.
Во время так называемой гуманитарной паузы в ноябре 2023-го мы собрали урожай оливок в саду в Рафахе. Но было уже поздно. Урожай оливок собирают в конце сентября-начале октября, и оливки оказались горькими.
Прошли месяцы, и они не были наполнены ничем, кроме страха и горечи.
Лицом к лицу наедине с Израилем
За несколько месяцев до геноцида мы отмечали результаты выпускного тестирования моей сестры в средней школе. Я готовила речь для выпускного, и я была уверена, что окажусь в топе лучших студентов на выпускном курсе в моем собственном университете.
В марте 2024-го, поскольку Израиль разрушил все университеты в Газе, я подала заявления в вузы за пределами Газы. Я сделала это, хотя не была уверена, что в принципе выживу в этой бойне.
Затем, в один из жарких дней в апреле 2024-го, в мой 21-й день рождения и в день праздника Ид аль-Фитр, я лежала на полу, смотря новости, когда рядом разорвалась бомба. Папа был на работе в больнице. Поэтому не было никого, кто мог бы успокоить нас, когда наш дома наполнился дымом, пеплом и битым стеклом.
Смерть оказалась так близко, что мы были вынуждены бежать – хотя ни один из нас не был уверен, что это правильное решение.
Когда я сделала свой первый вздох выжившего на Синайском полуострове, я была в шоке от того, как огромен мир. Ты даже не осознаешь, что находишься в тюрьме, пока тебя не выпускают за ее пределы. Мы усердно трудились, чтобы Газа была красивой, но мы не понимали, что в действительности находимся в клетке.
Я была шокирована нормальностью жизни в Египте, тем, что не вся планета сожжена дотла – а только лишь Газа. Было странно ощущать, что мир смотрит на нас по ту сторону экрана телевизора. Мир смотрит на нас, когда мы находимся в таком максимально уязвимом состоянии – но все равно оставляет нас наедине с Израилем лицом к лицу.
В Каире мне больно вспоминать об утраченном, о том, что забрал у нас Израилем. Никогда я не чувствовала такое отчуждение. Я так далеко от Газы, и мое сердце не принадлежит ничему, кроме нее.
Большую часть своих бессмысленных дней я провожу в молитве. Я молюсь о том, чтобы у меня было место на этой Земле, чтобы я всегда была с Газой.
Алия Халед Мади, публицистка из Газы
Фото: Мохаммед Заанун
